На улице в машине Изольду ждали Иван с Катей. Перед тем как позволить Изольде войти в подъезд дома, Смоленская сама обошла его, осмотрела, поднялась на четвертый этаж и, убедившись, что вокруг все тихо и что опасность может подстерегать Изольду лишь в самой квартире, заставила ее взять пистолет и держать его наготове. Но стрелять Изольда, конечно, не собиралась. Если ее схватят, так тому и быть. Кроме того, рядом с ней была Смоленская… Ну не вечно же прятаться.

…Она позвонила.

– Открыто! – услышала она женский высокий голос и толкнула дверь.

Да, это была та самая квартира. Больше того – и декорации ее бурного романа были кем-то заботливо сохранены.

Впереди простирался широкий коридор, который заканчивался приоткрытой дверью. Вот она открылась еще больше, и на желтом фоне электрического света, заливавшего комнату, фигуркой из теневого театра появилась высокая девушка.

– Я здесь! – услышала Изольда и медленно пошла на голос.

Поскольку свет падал из-за спины Валентины, то выражение ее лица определить было невозможно.

– Хорошо, я иду… Что это ты вздумала меня пугать…

Валентина между тем пятилась, словно звала ее, выставив вперед руки, как-то неестественно и театрально…

Наконец Изольда остановилась в дверях и была поражена, когда в большой, ярко освещенной комнате, в которой все выглядело точно так же, как ТОГДА, более двадцати лет назад, она увидела не Валентину, а совсем другую девушку, при виде которой волосы на голове Изольды зашевелились.

Да, она видела перед собой ту самую девушку, это порождение ада, Елену Пунш собственной персоной, затянутую в голубое экстравагантное платье с черным кантом, похожее фасоном на то, желтое, в котором была убита Вера Холодкова, разбившаяся на Набережной и так сильно походившая на Пунш…

Полные ненависти глаза Пунш смотрели на Изольду, и взгляд ее, казалось, готов был материализоваться и превратиться в смертельный луч, способный испепелить пространство, не говоря уже о самой мишени… В воздухе запахло серой и гарью, но Изольда уже через несколько мгновений поняла, что пахнет обычной сигаретой, которую Пунш держала, зажав между пальцами, и что прочая чертовщина ей просто мерещится…

– Вот черт, как долго я ждала этой встречи, как давно я хотела посмотреть на тебя! – Ноздри Пунш раздувались, словно выпуская переполнявшую ее злобу.

Изольда хотела броситься на нее, схватить ее за руки и заломить их, сбить с ног эту преступницу и заткнуть ей рот кулаком, но вместо этого она стояла посреди комнаты и смотрела на Пунш, не понимая, что с ней самой происходит.

– Ты узнаешь эту квартиру? – едва дыша, прошептала побледневшая Пунш.

– Узнаю.

– Кто здесь жил?

– Наша няня, мама Надя, но при чем здесь ты? – Изольда не могла обращаться к Пунш на «вы» – язык не поворачивался. К тому же ее не покидало ощущение, что она разговаривает с призраком.

– А что стало с вашей «мамой Надей»? – кривляясь и гримасничая так, что рот ее перекосило, спросила Пунш и склонилась в гротескном и каком-то болезненном реверансе, выставив ногу и склонив голову набок. – Что? Что с ней стало, чистоплюи вы несчастные?

– Она исчезла… Кажется, умерла…

Изольда могла бы за одну минуту привести Пунш в чувство и прекратить этот жуткий и нелепый концерт, но ей хотелось услышать хоть что-нибудь о маме Наде, а потому она решила терпеливо ждать развязки.

– И что же вы предприняли для того, чтобы разыскать ее?

– Обращались в милицию.

– И это все, что вы сделали для женщины, которая ухаживала за вами, кормила вас, обстирывала, убирала за вами ваше дерьмо, лечила вас, нянчилась с вашими детьми…

– У меня нет детей…

– Зато есть Валентина, которую она выносила на своих слабых руках… И все это она делала за гроши, почти бесплатно, и вы воспринимали это как должное. Никого – ни тебя, ни твою сестру – не волновало, как живет мама Надя, с кем живет, что ее беспокоит, от чего у нее болит и разрывается на части сердце…

– Откуда ты знаешь ее?

– Всему свое время… Так ты узнала эту квартиру? Ты не помнишь, что произошло здесь много лет назад, когда ты якобы случайно пришла сюда, к маме Наде?..

Изольда почувствовала, как к щекам ее прилила кровь. Бред! Эта девчонка ничего не может знать! И какое отношение она вообще имеет к ИХ МАМЕ НАДЕ?

– Ты не хочешь мне говорить, потому что тебе стыдно. Так я тебе все расскажу. Хотя, быть может, это тебя и удивит… У мамы Нади был муж, его звали Виктор. Ты могла видеть его несколько раз у своей сестры, когда он приходил туда, чтобы помочь с оформлением квартиры. Дальше продолжать?..

Муж Нади? В это верилось с трудом, потому что понятия «мама Надя» и «муж» были несовместимы. И Изольда, и Нелли знали, что мама Надя – одинокая женщина, преданная ИХ семье. К тому же никто даже не представлял, сколько ей лет… Но это, конечно, сейчас было не самым важным. Главным было то, что она жила для них, она любила их и называла своими самыми дорогими и близкими людьми…

– У нее не было мужа.

И в то же мгновение в лицо Изольде полетел неизвестно откуда взявшийся паспорт. Изольда подняла и раскрыла его, и с фотографии, нет, скорее из ТОЙ ЖИЗНИ, на нее взглянуло такое родное и милое лицо Виктора, что она едва не задохнулась от переполнявших ее чувств… Полистав паспорт, она нашла штамп регистрации брака Полетаева Виктора Николаевича с Лебедевой Надеждой Петровной. Брак был зарегистрирован задолго до встречи Изольды с Виктором.

– У вас был роман, ты спала с мужем Нади, забеременела от него, носила под сердцем его ребенка и даже заставила эту несчастную женщину принимать у тебя роды… Ты, вся такая честная, правильная, а опустилась до такой низости… И что тебе стоило соблазнить мужчину?..

По спине Изольды струился пот, а щеки просто горели. Поднимаясь сюда, она меньше всего ожидала увидеть здесь убийцу, преступницу, за которой охотилось столько людей, а теперь ей еще приходится выслушивать нравоучения от этой хищницы, этого безжалостного чудовища. Кошмарный сон, который должен был с минуты на минуту закончиться!

Изольда медленно доставала пистолет, и карман, в котором он лежал и ждал своего часа, казался бездонным, бесконечным. Прошла целая вечность, прежде чем оружие в ее руке нацелилось прямо в голову Пунш.

– Руки за голову! – медленно отчеканила Изольда. – И не шевелись! Я не знаю, кто ты и откуда взялась, но ты закончишь свои дни если не у стенки, то уж, во всяком случае, на нарах… Скольких людей ты сгубила, над сколькими глумилась, отправляя на тот свет и посылая им страшную, невероятную смерть… Мисропян даже умер от разрыва сердца, когда увидел, что ты ему приготовила… Тебе нужны были деньги? Да чтоб ты подавилась этими деньгами, ненасытное отродье!..

Пунш, которая и бровью не повела, превратившись в мишень, лишь усмехнулась и, уж конечно, не подняла рук.

– Может, для тебя деньги и не имеют значения, но для нас – это вся жизнь. Ты и сестру свою всегда ненавидела за то, что она любила деньги, за то, что она их добывала, пусть даже и не самым праведным способом, но у нее росла дочь, которую надо было кормить и одевать… А куда ты дела свою дочь? Куда?

– Руки за голову! – крикнула Изольда, чувствуя, как где-то у нее в глотке образовывается и пухнет что-то горячее и душное, мешающее ей дышать. Это были слезы, непрошеные и несвоевременные слезы, которые застилали теперь ее глаза, и Пунш расплывалась перед ней, как за плавящимся прозрачным стеклом.

– Куда ты дела свою дочь? Может, ты выкормила ее собственной грудью? Или у тебя не было молока? Мама Надя говорила, что молока у тебя было много, что хватило бы на двоих, а то и на троих…

И она вдруг поняла, что эта стерва, эта нечисть ВСЕ ЗНАЕТ! И знает не от кого-то, а от самой мамы Нади.

– Кто ты? – спросила Изольда и замерла, понимая, что сейчас она услышит что-то страшное и неотвратимое, проливающее свет на многое. Ее охватило необъяснимое чувство смутной тревоги и предчувствие скорой развязки…